Я никогда не забуду этого впечатлѣнія. Сильно затянувшійся и утомительный съѣздъ криминалистовъ, прибывшихъ со всѣхъ сторонъ свѣта, шелъ къ концу. Мы сидѣли послѣ ужина у нашего предсѣдателя, который своими умными глазами и мудро – сѣдой головой привлекалъ всеобщее сочувствіе. Непринужденные разговоры скрещивались и перебивали другъ друга. И ворвались чьи то слова, сказанныя тономъ искренней убѣжденности: «Но среди нихъ попадаются люди, дѣйствительно одержимые сатанинскимъ началомъ». И тотчасъ же всѣ заинтересовались и обратились туда, откуда прозвучали эти слова: тема была жгучая, отвѣтственная и трудная, и всѣмъ хотѣлось услыхать о ней еще и еще, и никому не хотѣлось высказываться о сомнительномъ и непровѣренномъ…
Слова эти были произнесены немолодымъ человѣкомъ, съ тонкими и нѣсколько утомленными чертами лица, съ сильной просѣдью въ волосахъ и большими, голубыми глазами, пристальный и спокойный взглядъ которыхъ тотчасъ же вызывалъ у всѣхъ полное довѣріе. И вотъ посыпались вопросы: что такое “сатанинское начало?” какъ распознать сатанинскаго человѣка? и позволительно ли вообще въ нашъ просвѣщенный вѣкъ говорить о демонизмѣ и сатанизмѣ? Ученый улей взволновался и приготовился не то критически слушать, не то критиковать, не выслушавши… Интересъ становился все острѣе, пришлось нашему предсѣдателю вмѣшаться и просить коллегу подѣлиться съ нами своими наблюденіями и мыслями въ непринужденной формѣ. И вотъ онъ разсказалъ намъ слѣдующее.
“Я психіатръ по профессіи, родомъ изъ Россіи и работаю давно уже съ дефективными обитателями тюремъ. Я изучилъ ихъ въ Англіи, къ Испаніи и въ Германіи. Я бесѣдую съ ними такъ, какъ если бы я не принадлежалъ къ тюремному начальству, а приходилъ къ нимъ какъ вольный гость и свѣтскій духовникъ. Я много наблюдалъ и немало пережилъ въ этихъ бесѣдахъ и мнѣ не разъ удавалось заглянуть въ ожесточенныя и дѣйствительно темныя души. Среди этихъ людей есть множество несчастныхъ, страдающихъ, внутренно раздвоенныхъ душъ, полу-схидзофрениковъ, которымъ иногда удается помочь. Но есть и цѣльныя натуры, безъ всякаго раздвоенія, которыя просто наслаждаются зломъ и которыя лишь постольку «несчастны» и «страдаютъ», поскольку имъ мѣшаютъ злодѣйствовать. Это такъ сказать “тотальные преступники”, которыхъ мы безпомощно наблюдаемъ и съ которыми мы рѣшительно не знаемъ, что начать. Ихъ то я и имѣю въ виду, когда говорю о сатанинскомъ началѣ въ человѣческой душѣ: и долженъ добавить, что въ нашу историческую эпоху этотъ типъ людей пріобрѣлъ особенное, роковое значеніе потому, что эти люди заболѣли политическимъ честолюбіемъ и властолюбіемъ и повсюду ломятся къ власти…
Я не хочу касаться богословскихъ проблемъ и буду говорить только о томъ, чему меня научилъ жизненный опытъ. Я знаю, что мы живемъ въ вѣкъ “просвѣщенія” и что люди этого вѣка не признаютъ существованія личнаго дьявола. Это человѣко-образное существо, извѣстное намъ по плохимъ картинкамъ, съ копытами, рогами и хвостомъ — исчезло для насъ. По слову Гетё — отъ дьявола мы освободились, но злое начало осталось. И когда дьяволъ исчезъ изъ протестантскихъ исповѣданій, то имъ занялись съ особеннымъ вниманіемъ — искусство и философія. Намъ остался какъ бы его “плащъ”, и вотъ девятнадцатый вѣкъ началъ рядиться въ этотъ плащъ. Людямъ захотѣлось узнать о дьяволѣ побольше, какъ можно больше; захотѣлось поглядѣть на него, вообразить себѣ его видъ, узнать его мысли и желанія. Стали художественно изображать его и это не удавалось, или удавалось плохо. Возникъ только рядъ демоническихъ образовъ. Люди не знали, что сатана не имѣетъ художественнаго образа, что онъ не поддается оформленію, ибо онъ есть отрицаніе закона, формы и художества. Люди не знали, что человѣческое воображеніе безсильно изобразить его.
И вотъ девятнадцатый вѣкъ создалъ демонію. Возникъ демонизмъ сомнѣнія, отрицанія, разочарованія, горечи, эгоизма, гордыни, презрѣнія и даже скуки. И все это дышало дерзновеніемъ и вызовомъ; почти все это доводилось до кощунства. Герои лорда Байрона имѣли явно демоническую природу. Мефистофель у Гете, также какъ и у Франда Листа,— не болѣе, чѣмъ демонъ. Демоническое начало появляется въ “Разбойникахъ” Шиллера, въ “Петерѣ Шлемилѣ” у Шамиссо, тамъ и сямъ у Э. Т. А. Гофмана. А нигилистъ Максъ Штирнеръ прямо говоритъ языкомъ самодовольнаго демонизма… Весь германо-романскій романтизмъ постоянно занятъ демонизмомъ и люциферіаствомъ: и больше всѣхъ Викторъ Гюго, а за нимъ Жераръ Де Нерваль, Теофиль Готье, Альфредъ де Виньи, Барбей д’Оревильи, Беранже, Бодлэръ, Верленъ, Римбо, Юисмансъ, Бальзакъ, Мэриме, Мишелэ — а въ музыкѣ Листъ, Гуно, Мейерберъ, Берліозъ… Одни боятся и со страху фантазируютъ; другіе выдумываютъ, чтобы напугать. Связываютъ сатану съ вѣдьмами, съ шабашемъ, со смертью, со всемогуществомъ, съ ночью. Изображаютъ его какъ умницу, какъ свѣтоноснаго просвѣтителя, какъ забавника, какъ волокиту, какъ добряка, какъ революціонера, какъ подлежащаго искупленію, какъ двигателя прогресса, какъ существо требующее сочувствія и состраданія, какъ вѣстника свободы и разума, какъ благороднаго “протестанта”… Перебираютъ всѣ возможные облики и комбинаціи, чтобы убѣдить себя въ его “безвредности”, “невинности”, силѣ и привлекательности… — не понимая, куда это все ведетъ и чѣмъ это закончится…. И не замѣчаютъ, что все это становится проповѣдью человѣческаго само-обожествленія и оправданіемъ, т. е. разнузданіемъ человѣческой порочности.
Къ этой прозіявшей пропасти подошелъ Фридрихъ Ницше со своимъ большимъ писательскимъ талантомъ и съ больной, извращенной душой. Онъ плѣнился демонически-дьявольской бездною и возвеличилъ ее. Его послѣднія произведенія — “Воля къ власти”, “Антихристъ” и “Се Человѣкъ” — содержатъ прямую и откровенную проповѣдь зла и выговариваютъ сатанинскія формулы.
Всю совокупность религіозныхъ предметовъ — Бога, душу, добродѣтель, потусторонній міръ, истину, вѣчную жизнь и соотвѣтствующіе имъ запреты и осужденія, — Ницше обозначаетъ какъ “груду лжи, рожденной изъ дурныхъ инстинктовъ натурами больными и въ глубочайшемъ смыслѣ вредными”. “Христіанское понятіе Бога” есть для него “одно изъ растлѣннѣйшихъ понятій, созданныхъ на землѣ”. Все Христіанство есть въ его глазахъ лишь “грубая басня о чудотворцѣ и спасителѣ”, а христіане — это “партія забракованныхъ ничтожествъ и идіотовъ”.
То, что онъ превозноситъ — это “цинизмъ”, безстыдство: это есть “высшее, чте можетъ быть достигнуто на землѣ”. Онъ прямо взываетъ къ звѣрю въ человѣкѣ, къ “верховному животному”, которое надо во что бы то ни стало разнуздать. Онъ требуетъ “дикаго человѣка”, “злого человѣка”, “съ веселымъ брюхомъ!”… Его плѣняетъ все “жестокое, неприкрыто-звѣриное”, преступное. “Величіе есть только тамъ, гдѣ имѣется великое преступленіе”. “Въ каждомъ изъ насъ утверждается варваръ и дикій звѣрь”… Все, что создаетъ въ жизни братство людей, — идеи “вины, наказанія, справедливости, честности, свободы, любви и т. д.” — должно быть вообще “изъято изъ существованія”. “Впередъ же”, восклицаетъ онъ, всѣ “богохульники, противники морали, всевозможные безпочвенники, артисты, евреи, игроки, — всѣ отвергнутые слои общества!…”
И нѣтъ для него большей радости, какъ видѣть “уничтоженіе лучшихъ людей и слѣдить за тѣмъ, какъ они шагъ за шагомъ идутъ къ погибели”… “Я знаю мой жребій”, пишетъ онъ: “однажды съ моимъ именемъ будетъ сопряжено воспоминаніе о чемъ то чудовищномъ, о кризисѣ, какого никогда еще не было на землѣ, о глубочайшемъ совѣстномъ конфликтѣ, о приговорѣ, вызванномъ противъ всего, во что дотолѣ вѣрили, чего требовали, что свято чтили. Я не человѣкъ, я — динамитъ!”…
Такъ, оправданіе зла нашло свои суще – дьявольскія, теоретическія формулы; и оставалось только ждать ихъ осуществленія. А мы читали все это — и не понимали не видѣли, куда это ведетъ. Искусство возвеличило демонизмъ; нашелся философъ, который выговорилъ затаенную идею сатаны: губить лучшихъ людей и наслаждаться зрѣлищемъ ихъ гибели. Религія “просвѣщенія” разувѣрилась въ дьяволѣ; искусство стало брататься, воспѣвать его; жизнь отозвалась на все это — явленіями сущаго сатанизма. Ницше нашелъ своихъ читателей и почитателей, даже въ средѣ пасторовъ, объявившихъ его “великимъ освободителемъ”; другіе приняли его доктрину, отвергли различеніе добра и зла, сочетали ее съ доктриной Карла Маркса и принялись за осуществленіе этой страшной идеи 36 лѣтъ тому назадъ.
Мои наблюденія привели меня къ выводу, что “демоническій человѣкъ” совсѣмъ не есть самое страшное въ жизни. Надо различать между “демонизмомъ” и “сатанизмомъ”. Демонизмъ есть дѣло человѣческое; сатанизмъ есть дѣло духовной бездны. Демоническій человѣкъ предается соблазну; одержимый любопытствомъ, онъ играетъ въ добро и зло, смѣшивая ихъ и мѣняя ихъ наименованія; въ худшемъ случаѣ онъ предается своимъ дурнымъ страстямъ и можетъ еще одуматься, покаяться и обратиться. Но человѣкъ, въ котораго по слову Евангелія “вошелъ сатана”, одержимъ чуждой, потусторонней, внѣчеловѣческой силой и становится самъ человѣко-образнымъ дьяволомъ. Демонизмъ есть преходящее духовное помраченіе; его формула — “жизнь безъ Бога”, “протестъ противъ Божественнаго”, “независимость человѣческаго произволенія”… Сатанизмъ есть полный и окончательный мракъ духа; его формула — “низверженіе Бога”, “попраніе всего священнаго”, “угашеніе всѣхъ божественныхъ лучей”, “униженіе и погубленіе праведниковъ “. Въ демоническомъ человѣкѣ бунтуетъ неукрощенный и необлагороженный инстинктъ, не оживляемый замолкшимъ сердцемъ и поддерживаемый холоднымъ разсудкомъ. Человѣкъ, одержимый сатанинскимъ началомъ, дѣйствуетъ подобно чужому орудію; онъ какъ бы служитъ злу, зависти, злобѣ, ненависти, мести, и въ то же время наслаждается своимъ отвратительнымъ служеніемъ.
Можно было бы сказать, что демоническій человѣкъ заигрываетъ съ сатаною; играя, онъ, “облекается въ него”, вчувствуется въ него, рисуется его чертами; онъ тяготѣетъ къ сатанѣ: испытуя, наслаждаясь, предчувствуя ужасъ и изображая его, онъ вступаетъ съ нимъ (по народному повѣрію) въ договоры и, самъ не замѣчая того, становится его удобнымъ “жилищемъ”… Сатанинскій человѣкъ утрачиваетъ себя и становится земнымъ инструментомъ дьявольской воли. Кто не видѣлъ такихъ людей, или, видя, не узналъ ихъ, тотъ не знаетъ подлиннаго, первоначально-исконнаго и завершеннаго зла и не имѣетъ вѣрнаго представленія о сатанинской стихіи.
Наши поколѣнія поставлены передъ ужасными, таинственными проявленіями этой стихіи, и доселѣ не рѣшаются выговорить свой опытъ въ мѣткихъ и точныхъ словахъ, и не знаютъ, что начать. Здѣсь мы встрѣчаемъ нѣчто чудовищное, что нельзя изобразитъ въ осязательныхъ, строгихъ формахъ и о чемъ легче говорить въ символическихъ намекахъ: можно было бы описать эту стихію, какъ “черный огонь;” или опредѣлить ее какъ вѣковѣчную, неутолимую зависть, какъ неисцѣлимую ненависть, какъ дерзающую свирѣпость, какъ агрессивную, воинственную пошлость, какъ вызывающе-безстыдную ложь, какъ абсолютное властолюбіе, какъ презрѣніе къ любви и добру, какъ попраніе духовной свободы, какъ жажду всеобщаго униженія, какъ радость отъ униженія и погубленія лучшихъ людей, какъ анти-христіанство. Человѣкъ, поддавшійся этой стихіи, теряетъ духовность и влеченіе къ ней, въ немъ гаснутъ любовь, доброта, честь и совѣсть; онъ предается сознательной порочности, противоестественнымъ влеченіямъ и жаждѣ разрушенія; онъ кончаетъ вызывающимъ кощунствомъ и человѣкомучительствомъ. Но и этого мало: онъ полонъ ненавистью къ людямъ духа, любви и совѣсти, и не успокаивается до тѣхъ поръ, пока не поставитъ ихъ на колѣни, пока не поставитъ ихъ въ положеніе предателей и не сдѣлаетъ ихъ своими покорными рабами.
Вотъ этотъ черный смерчъ идетъ сейчасъ надъ міромъ. Игра въ демонизмъ идетъ въ концу; началось трагическое осуществленіе сатанизма. Подготовлявшееся въ искусствѣ вошло въ души и стало реализоваться въ жизни. Цѣлые народы порабощены людьми сатанинскаго нрава и дьявольской политики. И всюду — лучшіе гибнутъ, а худшіе всплываютъ на поверхность, распоряжаются и губятъ. Но смыслъ этого процесса, его глубину и духовную значительность улавливаютъ все еще немногіе. Большинство или не вѣритъ событіямъ, развертывающимся уже въ теченіе 36 лѣтъ, или соблазняется призывами и лозунгами дьяволоподобныхъ людей, или же втайнѣ сочувствуетъ и незамѣтно помогаетъ совершающемуся. И доселѣ мы находимъ въ литературѣ — то въ журналахъ, то въ книгахъ – сочувствіе, выражаемое демонизму и сатанизму. Вотъ появилась книга -— “Апологія зла” (т. е. оправданіе порока); вотъ статья “Побесѣдуемъ о дьяволѣ”; вотъ еще статья “Въ защиту сатаны”… А вотъ реформатскій богословъ-профессоръ доказываетъ въ популярной газетѣ, что имя “Мефистофель” искаженно, его надо читать иначе “Мегистофель”, что означаетъ “самый полезный” и т. д. и т. под.
Это стихія проявляется въ людяхъ однородно: слабѣетъ и исчезаетъ духовность, начинается разложеніе, разнузданіе, разрушеніе; всюду обнаруживается осознавшая себя порочность, половая извращенность, предательство среди чиновниковъ, ученыхъ и духовенства, упоенное человѣко-, мучительство и необузданное властолюбіе то слѣва, то справа.
Личное переживаніе этой сатанинской стихіи вызываетъ въ здоровой душѣ ужасъ и отвращеніе, которые могутъ перейти въ настоящее тѣлесное заболѣваніе: симпатическая нервная система, имѣющая свои нити и концы во всемъ организмѣ, заболѣваетъ спазмами, которыя ведутъ сначала къ нервной “дурнотѣ”, потомъ къ функціональной дисритміи во всемъ организмѣ (сердце! желудокъ! мозгъ! кровообращеніе!) и могутъ закончиться душевнымъ заболѣваніемъ, самоубійствомъ или прямою смертью.
Мы всѣ должны научиться узнавать такихъ людей по наружности, не дожидаясь ихъ дѣяній. Ихъ можно узнать по острымъ, злобнымъ, фальшиво шныряющимъ глазамъ, по ненавистной, презрительной кощунственной улыбкѣ, по рѣзкому голосу, по напыщеннымъ, хвастливымъ, угрожающимъ, лживымъ словамъ и по лукавымъ предательскимъ дѣламъ. Русскіе люди давно уже имѣли возможность изучить ихъ; они обязаны знать, кто они и откуда; и все-таки они то и дѣло ошибаются, вѣрятъ провокаторамъ, возвеличиваютъ безстыдниковъ, торопятся прицѣпить свой челнъ къ кормѣ “большого”, хотя бы и проклятаго корабля. А люди западныхъ странъ доселѣ не разумѣютъ этого явленія, не хотятъ понять его и берутся за умъ слишкомъ поздно…
Вотъ людей такого извращенія, такого строя я не разъ встрѣчалъ въ тюрьмахъ разныхъ странъ и всегда съ ужасомъ думалъ о томъ, что они будутъ дѣлать, когда захватятъ политическую власть. О нихъ то я и сказалъ, что они одержимы сатанинскимъ началомъ”.,..
Весь этотъ импровизированный докладъ, изложенный въ тонѣ спокойнаго, но поистинѣ трагическаго созерцанія, былъ неожиданъ и мы всѣ чувствовали себя потрясенными. Всѣ молчали. У всѣхъ было чувство свалившагося бремени, опасности, жути, тѣмъ болѣе, что самъ докладчикъ внушалъ полное довѣріе къ себѣ. Черезъ нѣсколько минутъ всѣ вдругъ и сразу заговорили и конечно разошлись въ своихъ мнѣніяхъ. Но отвергать сообщенныя данныя никто и не думалъ.